Директор  московского Центра Карнеги Дмитрий Тренин по горячим следам из Нью-Йорка  прокомментировал "Огоньку" встречу президентов РФ и США и рассказал,  как оценивают в Америке попытку России действовать на международной  арене по-американски
— Глобальная безопасность в большинстве  крупных государств воспринимается через безопасность национальную. По  сути, у глобального интереса пока нет четко выраженного субъекта,  поэтому реально действуют коалиции частных интересов, принимающие  обличие национальных, общесоюзных, блоковых. И в этом контексте  отношения США и России остаются конфронтационными: Украина — большая  проблема, сохраняются принципиальные разногласия по истокам конфликта в  Сирии и путям его урегулирования. Единственное, о чем стороны могут  договориться сейчас,— это избежать столкновения в ходе параллельных  действий в Сирии. 
             
            Что касается решения вступить в бой, то оно  было принято, очевидно, потому, что в Кремле исламистских экстремистов  рассматривают как смертельных врагов России. Путин предпочел начать  борьбу с этим противником, пока он не приблизился к границам России и  стран СНГ. Это рискованное решение. Важно определить, насколько риск  оправдан. ИГИЛ нельзя победить ни ударами с воздуха, ни наступлением на  земле. Оно падет под тяжестью внутренних проблем, после чего его  элементы могут собраться вместе в другое время и в другом месте. Путин,  возможно, понимает это, но его "цель" — не только ИГ, но и США.  Фактически Кремль действует с позиции силы, чтобы добиться признания  Вашингтоном статуса России как равнозначного игрока на международной  арене. В такой стратегии есть свои риски. 
— И в чем они, на ваш взгляд, для России? 
— Непосредственное участие России в войне в  Сирии — событие, по значимости сравнимое с вводом войск в Афганистан.  Характер участия, международная обстановка, конечно, другие. Но важно,  что Россия впервые со времен распада СССР воюет за пределами  исторической территории своей бывшей империи. 
— Вряд ли это было бы возможным, если бы  Вашингтон не дал на это "добро". Выходит, Генассамблея ООН все же  сработала как площадка для дискуссии? И это после затянувшихся  разговоров о том, что "пациент" скорее мертв, чем жив... 
— Генассамблея — это парламент ООН, а сама  Организация Объединенных Наций — инструмент суверенных государств, а не  мировое правительство, не самостоятельный субъект мировой политики. Вот  почему атмосфера на заседаниях Генассамблеи довольно точно  свидетельствует о наличии кризиса как в системе международных отношений в  целом, так и в каждом государстве в частности. Сказать, что ООН изжила  себя, наверное, преждевременно: все же семь десятилетий без глобальных  войн в мире — не в последнюю очередь заслуга этой структуры, которая за  это время не раз выступала и в качестве морального авторитета, и как  канал для контактов, и как платформа для дискуссий, и как инструмент  поиска решений на основе консенсуса между ведущими игроками. С другой  стороны, очевидно, что число недовольных нынешним статус-кво (речь о  консервации расклада сил, сложившегося в 1945 году.— "О") уже  подошло к критической отметке. Но для масштабной реформы организации не  хватает минимального согласия среди основных игроков. Говоря иными  словами, все понимают, что без универсальной всемирной организации  международные отношения будет крайне трудно регулировать, и не спешат  что-либо менять.  
— Путин и Обама с высокой трибуны говорили о разном. Выходит, позиция Москвы оказалась весомее?  
— На этой Генассамблее Кремль решал задачу из  нескольких составляющих. Во-первых, надо было продемонстрировать  "неизолируемость" России, то, что она сохранила ее высокий международный  статус. Во-вторых, надо было предложить мировому сообществу идею  широкой коалиции по борьбе с экстремизмом на Ближнем и Среднем Востоке.  В-третьих, заставить США считаться с Россией в сирийском вопросе и  шире — в делах региона. Две первые задачи лежали в плоскости публичной  дипломатии, последняя — на пересечении публичной и традиционной  дипломатии.  
У Обамы была своя программа. Недаром  выступления президентов России и США американские СМИ назвали словесной  дуэлью. Дело не в тугоухости сторон и не в непонимании ими друг друга, а  в коренном различии не только некоторых важных интересов, но и  ценностей, а также внешнеполитических философий. Не думаю, что этот  разрыв легко и скоро преодолим. В этих условиях можно только надеяться  на то, что стороны удержатся от прямых столкновений и смогут найти  возможности для сотрудничества там, где это необходимо.  
— Понимания станет больше, когда в ноябре 2016-го сменится хозяин Белого дома? 
— Кто бы ни стал президентом США,  принципиальных изменений в политике Вашингтона по отношению к Москве я  бы не ожидал. Если американская политика и изменится, то скорее в  направлении ужесточения: Обаму сегодня в основном критикуют за слабость и  неэффективность курса именно на российском направлении. Следующий  президент постарается как минимум сменить стиль общения с Москвой.  Вообще, надо сказать, что встреча Обамы и Путина привлекала внимание  американской общественности и СМИ главным образом благодаря  информационному фону — сообщениям последних недель о наращивании  российского военного присутствия в Сирии — и фактически из-за открытой  полемики обоих президентов на трибуне ООН. А вообще внимание американцев  было приковано к визитам председателя КНР, папы римского, а также  приехавших в Нью-Йорк лидеров Ирана и Кубы. 
— Координация усилий по борьбе с ИГИЛ способна стать поводом к перезагрузке российско-американских отношений? 
— Эти отношения сегодня испытывают скорее  перегрузку, как это было провидчески написано на той кнопке, которую  изготовили в Госдепе США и которую Хиллари Клинтон вручила Сергею  Лаврову в 2009 году. Перезагрузка им пока точно не грозит. Общего  интереса в противостоянии угрозе со стороны ИГИЛ явно недостаточно для  формирования тесной коалиции. Как и в 2001 году, когда в последний раз  высказывалась подобная надежда, антитеррористическая коалиция будет  оказывать лишь ограниченное влияние на российско-американские отношения.  Вообще, активизация действий Москвы и Ирана на этом направлении,  например формирование багдадского центра,— неприятная неожиданность для  Вашингтона. К тому же США уже год возглавляют собственную коалицию, так  что о присоединении к инициативе России, Ирана и Ирака, конечно, не  может быть и речи. Хотя, конечно, какая-то координация шагов, обмен  информацией, распределение сфер ответственности, предусматривающие  согласование мер предосторожности, происходит.